Волхова Лидия Петровна

Я родилась 23 сентября 1928 года в деревне Красивка Алешковского района Воронежской области.
В 1941 году мне исполнилось 13 лет. После школы мы ходили работать на колхозные поля. Эти поля даже пахать было некому – мужиков никого не осталось, всех забрали на фронт. Женщины что могли, то и делали. И мы, школьники, им помогали. На полях выращивались рожь, пшеница, овес, гречиха, подсолнухи, свекла кормовая для колхозной скотины. После основной уборки зерновых бригадир говорил нам: «Люди голодные сидят, собирайте каждый колосок». Велел, чтобы эти колоски мы не ели, складывали в сумку и отдавали ему. Помогали мы и в уборке подсолнечника. Срезали ножом шляпки подсолнухов, оставляя стебли. Потом собирали эти стебли, топили ими печки, потому что ни дров, ни угля у нас не было. И летом в каникулы мы дома не сидели – пололи траву. Поля были настолько заросшие, что там бегали волки, гоняли овец, нападали на них. Все были голодными, и волки тоже.
В колхозе была машина, молотившая снопы. Когда я лазила на полог и подавала в барабан снопы, женщины говорили: «Залезла, озорница, сейчас завалит нас соломой». Убирали все вручную, а я здоровая была, любила работать быстро и как начну, начну снопы подавать, на меня ругались: «Слезай, мы отдохнем хоть».
За работу в колхозе ставили трудодни – палочки, проработал день – трудодень ставят, а платили зерном. Это зерно потом возили на мельницу, делали муку, из которой сами пекли хлеб.  
Помню, как на колхозном поле папа косил косой рожь, я вязала снопы, и он хвалил меня: «Дочь, какие ты снопы аккуратные вяжешь!» Папа Петр Иванович Макаров во время войны был председателем нашего колхоза. На фронт его не взяли, он был невоеннообязанным, его призывали только копать окопы. Все вспоминаю, как мы боялись, что папу, такого больного, на рытье окопов возьмут, там разбомбят, и он не вернется, а нас останется такая куча. Мама плакала. На рытье окопов ездила и старшая сестра. Только вернется домой, окопы разбомбят, ее опять посылают.
Немцы бомбили Воронеж. Вечером выйдем, видим зарево над Воронежем – город горит. Глядим и плачем.
Такая жизнь была тяжелая, есть было нечего, лебеду рвали и ели. Две девчонки, мои подружки, умерли с голоду. Родителей у них не было, сироты были, в семье старшие, и, видимо, младшим сестричкам и братишкам больше еды давали. Их уберегли от смерти, а сами опухли и умерли.
А мы как-то выжили. Вся прокормка наша – корова была. Держали овец, заколем – мясо на базар, на вырученные деньги покупали ботинки, валенки тем, у кого износились. И теленка также, кололи – мясо на базар, а себе ноги да головы. Куры были, а по яичку мама только в праздник давала. Козы пуховые были, я умею и спрясть, и платок, и кофту, и шапку связать. Как научилась в девчонках спицы держать, так мама и научила вязать – носки, варежки, перчатки. Света не было, вязала около лампы.
Ни одеть, ни обуть было нечего. Одна сестра погуляет, придет, валенки снимет, вторая идет – одни валенки на троих были. У папы была шинель, не знаю, где он ее взял, может быть, выдали, когда ходил на рытье окопов. И он заказал портнихе сшить из этой шинели мне пальто в школу ходить. В школу ходили пешком за четыре километра каждый день, в дождик и снег.
Папа веровал в Бога и нас заставлял молиться, мы с сестрами и сейчас Богу молимся. Церковь была в пяти километрах от деревни. В войну родители в храм сами ходили редко, а нас посылали – то куличи святить, то крестить новорожденных. От церкви мы не отказывались, молились Богу. Прежде чем за стол сесть обедать, нужно было помолиться, а после поблагодарить родителей.
До конца войны я трудилась в колхозе. Однажды работаем в поле, кто-то едет верхом на лошади и кричит: «Война замирилась, война замирилась!» Все остановились – что он кричит? «Война замирилась!» Все побежали к нему: «Не ври». Он стал божиться. Мы поверили, стали обниматься, заплакали, у кого муж не пришел вдвое плачут, а у кого живой – с радости.
После войны в 1945 году умерла мама. Нас четверо девчонок осталось, я была за старшую, все дела мои: и хлеб печь, и корову доить, и все-все. Потом жили с мачехой. Она сливки с молока снимет, масло сделает, продаст, на эти деньги купит мыла или соли. А на молоке сварит суп какой-нибудь, на кашу крупы не было. Мою зарплату, когда я стала работать, она ждала, как Бога.
Я выучилась на счетовода, год проработала, чтобы стаж был, пошла на бухгалтера учиться в город Борисоглебск. По окончании учебы работала в поселковом совете секретарем.
В 1948 году в 19 лет вышла замуж. Муж ушел на четыре года служить в армию, я жила в семье свекрови, у которой еще было трое детей, кроме него, жила как работница.
Всю жизнь я прожила – ни зимой, ни летом никакого отдыха не видала. Трое детей, на работу шла – одного на руках несу, второй следом бежит, третий отстал где-то. Вспоминать боюсь даже…
В поселок Лукино Балахнинского района мы приехали в 1959–1960 годах. Здесь 21 год я проработала в производственном объединении «Металлист», потом на пенсии девять лет трудилась санитаркой в медпункте в поселке Пыра. Много лет была депутатом, несколько лет уличкомом. Все успевала.