Меркулова Екатерина Николаевна

Фото В. Храмцова

Я родилась в селе Теликовка Духовницкого района Саратовской области 3 декабря 1929 года.
Отца после раскулачивания поставили конюхом. Конюшни в селе не было, лошади гуляли по полю со связанными передними ногами, чтобы не убежали. Ночью одна лошадь пить захотела, речка была рядом, она и пошла. И утонула. И отца, как врага народа, посадили. Мне был пятый год, а я помню. Мама утром доила корову и уходила за семь километров продавать молоко. Продаст, купит хлеба. А мы с маленькой сестренкой (она умерла в тот год) целый день на подоконнике стояли и ждали маму. Она приходила и приносила в четверти остатки молока (сейчас трехлитровые банки, а раньше были «четвертя») – вот это нам гостинец. Денежку от продажи молока мама посылала отцу.
Его выпустили через год. «Если бы ты не присылала денег, я бы не вернулся, с голода помер бы», – говорил он маме. Дедушка тоже был раскулачен, и когда у него все отобрали, он уехал в Балахну. В то время, когда отец пришел из тюрьмы, дедушка прислал письмо: «Бросьте все и приезжайте сюда».
Вот мы в 1936 году в Правдинск и приехали. Приехали, никого и ничего не знаем. Поселились на частной квартире на улице Боровской, в то время на ней было домов десять и дальше сплошной лес. В первый класс я ходила в школу в Кубенцево напротив кладбища. А потом отец устроился на бумкомбинат, на лесную биржу, и нам дали квартиру в «Сорока». Со 2-го по 4-й класс я училась в начальной школе, которая находилась за баней около бумкомбината в четырехэтажном красном кирпичном доме. В 5-й класс я пошла в школу, деревянное двухэтажное здание которой стояло за поликлиникой бумкомбината (его давным-давно снесли). Проучилась я в этой школе только месяц и уехала…    
Шел 1941 год. Когда война началась, отца взяли на фронт, а маму гоняли на строительство Истоминского аэродрома – рыть канавы под фундамент. И предупредили, что когда работы на аэродроме закончатся, ее вместе с другими женщинами повезут рыть окопы. Мама говорит: «А у меня девочка», на что ей ответили: «В детдом отдадим». Она испугалась, что потеряет меня и повезла к своей сестре Татьяне в Духовницкий район.
Мы плыли на барже чуть не месяц – пароходы все заняты были. Когда приехали, была уже поздняя осень, пароходы не ходили. И мы остались там жить. Мама поступила техничкой в школу, дали нам уголок метров шесть, где технички жили. Две кровати было, на одной мы с мамой спали, и стол. В этой же школе я училась.
Жили плохо, у нас ни огорода, ничего не было. Мама ездила менять свои вещи на продукты. А в селе Теликовке, где я родилась, жила отцова сестра, у нее корова была. На лето мама отправляла меня к ней. В Теликовке я ездила на колхозное поле, но на самом поле я не работала – женщины жалели меня, я помогала на кухне, приносила воду, чистила картошку. А уж как я картошку чистила… Даже спустя многие годы, когда я ездила в дом отдыха, в конкурсе по чистке картошки заняла первое место. «Где вы научились так тоненько и быстро чистить?» – спрашивали меня организаторы конкурса. Я говорю: «В войну…»  
В те годы в техникум поступали после 7-го класса. За Волгой, в городе Хвалынске было педучилище, мама и директор школы меня не пускали: я была маленькая, худенькая. Но я никого не слушала: «Поеду, и все!» Поехала, сдала экзамены, поступила. И нас сразу послали лес заготавливать – тогда не было парового отопления. Два месяца мы там были, мальчики пилили деревья, а мы сучки отпиливали и бревна распиливали на определенные размеры. Но училище я не закончила. Маленькая была да деревенская, несмелая, так соскучилась я по дому, что уехала. И на второй курс учиться не пошла.
А в 1943 году с фронта вернулся отец. Два раза его ранили, первый раз он даже не написал нам, знал, что ранен легко и не расстраивал, а второй раз написал, что по ранению был комиссован. Приехал, пристроился конюхом. Семье нашей выделили жилье, родилась третья дочь.
В 1946 году мы вернулись в Балахну. Квартира наша уже была занята, все из нее растащили. На довоенную работу отца не взяли – у него после ранения пострадала кисть руки, выполнять свои трудовые обязанности он не мог. И он устроился сторожем в Общество слепых.
В Балахне свирепствовал голод. Весной мы с мамой ездили за Волгу, две корзинки картошки подмороженной, уже немножко гниловатой, на поле наберем, привезем, мама ее промывает, промывает, промывает… А лепешки из нее какие вкусные были! Хлеба по карточкам давали мало – нам по 400 граммов, отцу – 500. И я устроилась на работу – тяжелую, но там была карточка хлебная на 700 граммов, – на лесную биржу, на браковку.
Мы вдвоем стояли на браковке, 350 кубометров древесины через наши руки проходило. Зимой, когда браковка не работала, я таскала бревна из кучи в конвейер, по которому они шли на производство. Тоненькие бревна несла «на пузе», а толстые катила до конвейера, ставила «на попа», и вдвоем на конвейер поднимали. Работали в три смены. Ночь отработаешь, говорят: «Вагоны пришли», а вагоны были большие – «пульманы», и мы с подружкой ходили их разгружать – 90 рублей «пульман» – по 45 рублей получали. Маме деньги отдам, она пойдет на рынок, а там кусочки хлеба – тоненькие-тоненькие – 10 рублей. Вот этих кусочков купит. Шесть лет я там проработала.
Работала и думала об учебе. На Бору был техникум библиотечный, вот я туда и поехала: тянуло меня то учителем быть, то библиотекарем… Но не сдала экзамены, диктант не написала, хотя дома готовилась. На следующий год опять поехала и снова не сдала. Пошла в Школу рабочей молодежи, второй раз в 7-й класс, закончила, подружилась с девчонками. И все вместе мы пошли учиться в наш техникум, тогда он был в Доме коммуны.
Пришлось мне поработать и матросом, и кочегаром. После строительства ПЗРА работала в лаборатории по очистке и хлорированию воды, а через полгода была назначена мастером. Мужики были недовольны: «Пришла баба командовать нами». Но справилась, подружилась с ними. Когда через два года освободилось место экономиста, и я переходила на эту должность, уговаривали остаться. Так и работала с 1964 года до пенсии экономистом.